Елена Шевелева

Восьмилетняя Лена улыбнулась и сказала «мама» — впервые после тяжелейшей депрессии

Из-за рака мозга, девочка разучилась двигаться, говорить и впала в тяжелое психологическое состояние, из которого ее с трудом вытаскивает мама, мало того, болезнь требует дорогостоящего лечения, на которое у семьи нет средств.

Рисунок восьмилетней Лены Щевелевой — нежный олененок, рвущий ягоды рябины — победил в городском конкурсе. Он получился совсем живой, наверное потому, что девочка, по-оленьи остро чувствуя, рисовала как бы с самой себя.

— Лена очень хрупкая, нежная, ранимая, — грустно улыбается мама Катя. —У ее подружки кошка недавно умерла, так дочь два дня плакала, как по человеку. А тут еще подготовка к школе, нервы. Поэтому, мы даже не удивились, когда в ответ на жалобы, что Лену сильно тошнит и качает при ходьбе, невролог поставила диагноз: «постпрандиальный дистресс-синдром» и прописала сильное успокоительное. А еще гастроэнтеролог посчитал, что тошнота из-за паразитов, и тоже прописал какие-то лекарства. Это было в августе. Шли дни. Мы честно глотали таблетки. Дочери становилось все хуже.

На спасительное МРТ девочку направил офтальмолог, когда у Лены перед глазами уже «зайчики по обоям побежали», а у мамы стало «два носа». На снимках обнаружили крупное образование в мозгу, диагностировали сильно повышенное внутричерепное давление и отправили в больницу, где Лену побрили и поставили ей в голову шунт.

Вспоминая тот день, мама плачет: «Я обманула ее тогда, чтобы не волновать, сказала, что просто очередное исследование будет. А дочь после операции очнулась в ужасе — голову остриженную трогает, трубочку эту, торчащую и растерянно так: «Мам, у меня рак?» Она это страшное слово сама впервые произнесла, просто догадалась. А я почти кричала: «Нет! Ни в коем случае! Просто какая—то опухоль!»

Увы, на следующий день хирург, делавший операцию, подтвердил: «Гистология пока не готова, но… Я не впервые такое вижу, это онкология». Анализы же показали, что ситуация еще хуже. «Медуллобластома… Амплификация гена C-MYC» — этот результат означал, что раковые клетки, убивающие Лену, не боятся простой химиотерапии, и уничтожить их может только самый тяжелый комплекс — протонная терапия плюс высокодозная химия. Стоимость лечения запредельная — почти четыре миллиона. Квот в конце года уже нет. И время не ждет.

— Все это прозвучало, как самый кошмарный приговор — рассказывает мама. — Но мы ни минуты не сомневаясь, кинулись в бой, открыли сбор в соцсетях, стали обзванивать друзей… Я лежала с Леночкой в больнице и постоянно делала ей массажи, весь положенный комплекс ЛФК, ведь она не могла ни говорить, ни двигаться. Больной мозг совершенно не контролировал тело, и нам пришлось надеть памперсы. Эта унизательная процедура окончательно добила Лену. Последнее, что она еле внятно сказала: «Хочу домой, к папе… Ты не понимаешь…» А потом отвернулась к стенке и онемела, лицо ее стало неподвижным. Она не только не хотела, но и не могла говорить. И крайне сложно было понять, когда началась именно депрессия. Я пыталась ее вытащить из этого состояния. Придумывала миллион систем общения, вроде: «Хочешь чего-то? Я буду перечислять, а когда назову нужное, ты, вместо «да», просто закрой глаза». Но Лена почти не откликалась. Целыми днями лежала, глядя в пустоту и буквально таяла в воздухе. При росте 124 сантиметра, весила 18 кило. В конце концов я не выдержала и укорила ее, что пора брать себя в руки. Ведь вся семья и друзья стараются вытащить ее, а она никак не помогает. «Ты что, хочешь умереть?!» — в сердцах крикнула я тогда. И тут она посмотрела на меня осмысленно и четко, медленно закрыла глаза — «да!»

Что было потом, мама Катя помнит с трудом. Она говорит, что сама чуть не умерла в тот момент от боли и страха за дочь. И все свое отчаяние она высказала Лене, вылила на нее слезами, говоря что-то про «не стоит тогда занимать в больнице место, которое может спасти других детей» и что «нужно ехать умирать в хоспис».
—Глупости, конечно, говорила, — вздыхает Катя. — Страшные глупости. Но я пыталась достучаться до дочери, ведь мы с ней всегда так дружили! И это отчаяние сработало. Лена услышала меня, поняла и вернулась! Буквально через пару часов после той истерики, она впервые улыбнулась! Было что-то еще — какой-то толчок — ложка домашнего пюре с сосиской, которые запрещены в больнице, а Лена очень хотела; страничка в соцсетях, где даже незнакомые люди за нее болели, как за родную. Она тогда, наконец, поверила, что нужна нам и приняла решение — выбрала жизнь!

С тех пор Лена каждый день наверстывает упущенное. Она поправилась на два кило, вспомнила, как смеяться, произнесла свое первое «мама» и изо всех сил разрабатывает руки, чтобы снова начать рисовать. Она обязательно нарисует еще одного оленя — теперь уже повзрослевшего, сильного, справившегося со всеми бедами и очень гордого!

Вот только деньги на жизненно необходимое лечение, увы, пока так и не собраны до конца, а ведь лечение начато и время идет. Пожалуйста, помогите!